Середина сентября застает население норвежской ривьеры как будто врасплох: белые яхты разом встают на прикол, припортовые кафе прибирают с булыжной набережной белые зонтики и столики, а все курортные занятия сразу становятся бесполезными и неуместными.
Дни этой межсезонной растерянности длятся ровно столько, сколько еще продолжает обманчиво стоять прозрачное летнее тепло, хотя уже и вода с каждым днем остывает на очередной градус, и на кривых улочках пустота и тишина, а жесты и слова замедляются до той скорости, которая как раз и рассчитана на полугодовую бесснежную зимовку, обычно скрытую от любопытного чужестранца.
Прилетая или приезжая на юг Норвегии, совсем не ждешь продолжения московского лета и потому умиляешься трогательному старанию гостеприимных хозяев сберечь ускользающий солнечный свет, пока местные красоты окончательно не расплывутся в перистой осенней дымке. Белые дома ловят в перекрестья оконных рам невысокое северное солнце, которое округло белеет за перистыми облаками.
Где-то посреди уютных бухточек спрятано то место, куда нацеливаются идущие из Дании корабли — и первое, что издалека видит впередсмотрящий, это белая скала, нависающая над городком. Для верности ее уже несколько сотен лет ежегодно покрывают откровенно заборной побелкой.
Покраска скалы всякий раз знаменует открытие сезона, и для уроженца тех мест каждое движение сопоставлено с этим вековым порядком. Вполне можно себе вообразить, будто в силу такой городской привычки весь подводный мир фьордов и шхер и нерестится, и кочует, и клюет строго по календарю. И действительно: по весне прямо в порту устраивается фестивальная облава на зубатку, и еще не было случая, чтобы улов был неприлично скудным — но от (или до) этой забавы в эти дни как раз ровно полгода.
Пока же погружаться в темную воду нет никакого желания: хочется неспешно прогуливаться вдоль белых домов по пустынной набережной под белой скалой, пересчитывая белые мачты и наводя объектив на белое солнце. Прибрежная жизнь охотно позирует, обнажая и без того уже отчетливо видимые детали, но не показывает себя целиком, заставляя переменить ракурс и выбрать дистанцию.
Всего в получасе лодочного хода — россыпь каменных островков с золотистым лишайником: глыбы облизаны морем и ветром, а ниже ватерлинии сплошь обросли мидиями и водорослями. Видимого прибоя нет, буруны не накатывают и не разбиваются в мелкую пыль: гранитные стены круто обрываются в глубину, как в бассейне, и где-то там внизу на тридцати метрах строго отвесно упираются в плоское дно, засыпанное перетертыми в крупу осколками ракушек.
На мелководье ленточные водоросли синхронно колышутся в такт подводному волнению, и если войти с морем в резонанс, то на секунду покажется, будто выпирающие из-под травы валуны с необъяснимой прытью елозят туда-сюда. Метров до двенадцати круглое белое пятно солнца еще висит посреди временно заменяющей небо сине-зеленой поверхности, а глубже — темнее, холоднее, зеленее, а после двадцати уже нужен фонарь. Возникают и пропадают многолучевые звезды, шустрые крабы и прикинувшаяся камнем косоглазая камбала: морская живность прячется от пришельцев, почти что как и здешний береговой житель, запирающийся в доме до очередной перемены времен года.
Сколько таких погружений — точно не сосчитать: они все и без начала, и без особых примет, но с обязательным белым солнцем в конце. На поверхности — тишина, безлюдье, хвойная свежесть и обрывки тугого ветра — того самого, который нечаянно приносит из открытого моря сы¬тая чайка, беспечно поводя сизым крылом.
Почти убаюканный легкой качкой и усыпленный-ослепленный выжидательно замершим белым солнцем, возвращаешься малым ходом в бухту, и вся до поры скрытая жизнедеятельность вдруг выдает себя нечаянными нетерпеливыми движениями: в портовой акватории снует будущая трофейная зубатка, за переплетами темных окон жарится-варится утренний улов, в витрине морского аквариума плещутся показные рыбки, а подводный почтальон, сидя в водолазном колоколе, дежурно гасит юбилейные марки, пока его жена распевается с хором напористых морячек. Яхты, дома, столы-стулья и парящая надо всем этим крашеная скала приветствуют тебя, как и всякого прибывающего мореплавателя, всей своей парадной белизной, настоящий смысл которой невдомек пешеходу-шоферу- всаднику.
Сойдя на причал, направляешься, все еще пошатываясь, вверх по улице в игрушечную гостиницу, по дороге раскланиваясь со встречными, — и когда замечаешь, что они теперь отвечают со сдержанной улыбкой, снова убеждаешься, что суетная сухопутная жизнь — это только короткая передышка между выходами в море. Мог бы, наверное, согласиться с этим и раньше — но только здесь и сейчас узрел со всей ясностью, что есть, оказывается, места, где всегда жили в белых домиках, ориентировались по белой скале и щурились на белое солнце.
Автор: Клим Колосов
Underwater Photohunter NDL
Источник: ПРЕДЕЛЬНАЯ ГЛУБИНА 04/08